Ирлис. Смуглая, тонкая, черноглазая, смешливая, с темными волосами, секущимися и острыми, разбросанными по хрупким плечам. Мне хватало мгновения, чтобы почувствовать всю ее сразу, ее запах и тепло, походку, матовость кожи, умный ироничный взгляд. Нет, нет, я не хочу с ней ссориться! Я знаю, что жизнь – штука сложная. Но это время самое счастливое, самое сладкое время любви, нельзя его портить! Но и быть идеальными невозможно: она устает, я устаю, может быть, нам пару недель отдохнуть друг от друга?.. Я усмехнулся, насколько противоречивы мои мысли. Наверное, я просто скучаю. Хотя видел ее утром. И тут я разозлился, на себя и немного даже на Ирлис! Черт, у меня серьезная работа, опасное задание, новое и ответственное для Советов, а я позволяю себе быть слабым, постоянно мысленно возвращаюсь к ссоре! Начинаю злиться на себя, на нее и делаю еще хуже. Так нельзя. Это неправильно.
Наконец прозвучала команда к построению, никто уже не переговаривался и не улыбался, в воздухе чувствовалось напряжение, в глубине тела звенела легкая дрожь.
Мы поднялись на верхнюю палубу станции, глухо гудела обшивка под сапогами, а когда мы вошли в зал, я поразился, насколько он огромен. Черный пол, белоснежные стены, низкие потолки и уходящие в перспективу новенькие, построенные специально для этой операции пусковые установки – высотой до пояса, прямоугольные, глухие, в пол, колоды-лежаки, куда нужно было забираться, подключаться и закрываться толстой стеклянной крышкой. Установка, помимо десятков датчиков, капельниц и, главное, нейросканеров, была заполнена густой красноватой биожидкостью. Герметичность была важна: тело бойца погружалось, подключалось и зажималось изнутри давлением, чтобы мышцы и кровеносная система длительное время не теряли тонуса. Зал и его начинка проектировались для продолжительных путешествий на ту сторону.
– Блин, вот несет… – отшатнулся Толя, открыв установку. Пахло действительно сильно, одновременно нашатырем, разогретым пластиком и чем-то еще, тяжелым, теплым, животным.
Коренастый улыбающийся Илья ходил между рядов, монотонно напоминая правила погружения и инструкции по технике безопасности. Я открыл свою установку и, стараясь не дышать, залез внутрь и тут же вытянулся. Разогретая густая биожидкость обхватила меня за плечи, руки, стянула ляжки, икры, взяла – до мурашек – за шею. Сейчас будет самое неприятное. Нейросканер, вытаскивающий из головы всего тебя, превращающий твою личность в код весом в несколько терабайт, вызывал головокружение, тошноту, расшатывал вестибулярку. Конечно, мы были хорошо подготовленные ребята, нас хоть живьем в мясорубке крути, но тем не менее потерпеть придется.
Сол залез в свою установку, вскрикнул, плюхнулся, выругался, по залу побежало эхо. Моя крышка опустилась, прижалась, звук снаружи пропал, на внутренних стенках что-то задвигалось, защелкало, зажужжало, меня начали подключать и готовить к запуску.
Интересное ощущение, когда отчетливо чувствуешь, как в голове возникают, медленно ворочаются, а затем подскакивают, разгоняются и начинают двигаться с бешеной скоростью, словно раскручиваясь в центрифуге, мысли и воспоминания. Ты падаешь в круговорот слепящих вспышек и как будто сам становишься белым огнем, вбирающим свет, и испускающим свет телом. Ты летишь в пропасть и невесомость, грудная клетка сжимается, сдавливая легкие и горло, но скорость растет и растет, и вдруг видишь изнутри каждый высвеченный неведомой силой нейрон мозга, и ты начинаешь видеть и понимать и мир, и себя до самой последней частицы. Но понять не успеваешь. Потому что вдруг тебя подбрасывает нечто настолько могучее, что мгновение ты плывешь как боксер от нокаута, но быстро приходишь в себя и чувствуешь, как за твоей спиной некая сила дергает парашют, он раскрывается с мощью разрывающего сознание взрыва, как огненный цветок, и ты падаешь одновременно и вниз, и ввысь, и разлетаешься в стороны, и на последнем рубеже своего существа ощущаешь, как у тебя отнимается тело, – и дух вылетает, словно огонь из сопла реактивного двигателя, с жаром, ревом и ужасом. Падение, вопль, сила, взрыв, замедление – и наконец тишина, легкий щелчок, отзвук, и затем – становится темно и пусто. Как будто ты вырвался из тесной тюремной камеры тела, выбрался из заколоченного наглухо гроба сознания и – упал в свет и свободу, в парящую невесомость неба, но и здесь ты не удержал себя – выпустил из невидимых рук остатки своего существа и окончательно растворился в небытии.
Мы не могли увидеть Цифру в том виде, в котором ее наблюдали живущие там. Сотни лет назад, когда начали оцифровывать первых людей, то, куда попадало сознание без привычного носителя (тела), настолько пугало новообращенных, что нередко они сходили с ума. Это была серьезная проблема. Поэтому для тех, кто опасался за психическое здоровье, разработали специальную оболочку. В итоге ты попадал в Цифру и видел вокруг себя бесконечно разнообразные интерьеры компьютерной симуляции.
Пользовались ею не все, были те, кто считал себя достаточно сильным, чтобы обойтись без визуального посредничества, и предпочитал перетерпеть ужас «бытия в небытии» сразу, чтобы справиться с этим опытом раз и навсегда и принять его. Эти люди бывали в чистой Цифре. Как выглядит виртуальное пространство внутри самого себя? Цифровая среда в чистом виде, поток, энергия, место жизни оцифрованного сознания, мышления, воображения, памяти. И бытие, и пространство, и движение одновременно. Как это объяснить? Как если бы кто-то из пятого измерения пытался описать свое жилище существу, живущему в двухмерном пространстве.
Наш батальон вошел в Цифру и двинулся вглубь. Хотя движение было имитацией и никакой глубины не существовало. Имело значение только то, что мы внутри. И приборы, фиксирующие длительность вторжения. Я чувствовал, как несется наш батальон, словно прорвавший плотину бурный поток, сметающий все на своем пути. Я ощущал наш бросок как движущийся электрический заряд, как звук, как эмоцию.
Через двадцать секунд стремительного движения, которые воспринимались из-за временно́й поправки на реальность Цифры как две-три секунды, мы услышали сигнал к возвращению. Сработала автоматика, и нас выбросило обратно. Мы перестали существовать внутри Цифры, цифровые копии были отключены, стерты, и система разбудила нас исходных. Я очнулся в своей установке, тут же почувствовав, как зажимы нейросканера отпустили голову, щелкнула замком и начала подниматься запотевшая крышка. Я подождал, пока система отсоединит все датчики, и, дрожа от холода, начал выбираться. Сел на скользкий край и… замер от удивления. В огромном белоснежном зале, кроме моей, не было ни одной установки. Чистый ровный пол. Ни единой души.
Я вышел на середину зала, все еще не веря своим глазам. Как это возможно? Десять минут назад здесь был целый батальон здоровенных мужиков, которые на моих глазах залезли в эти колоды и отправились в цифровые миры… Я двинулся к высокому окну в торце зала, попутно осматривая пол, видимо, ожидая увидеть следы демонтажа оборудования, и в окне увидел привычный пейзаж: бескрайнее поле и вдали окутанные туманом стройные башни Цифры, которые в тот миг показались мне зловещими…
Мои шаги высекали из пустоты зала одинокое эхо. Почему-то болели глаза, пару раз что-то мелькнуло, и на долю секунды проскочил микроплан, будто здесь все по-прежнему – уходящие в перспективу ряды установок, а в них ребята. Такое могло быть после оцифровки – зрительные артефакты, вспышки, флешбэки… Что делать? Я двинулся к выходу, чтобы спуститься, найти Илью и попытаться выяснить, что происходит. Однако на нижней палубе никого не было, если не считать парочки бессмысленных роботов, медленно ползающих по стенам опустевших коридоров.
Я нашел уже знакомый мне центральный коридор в надежде пробраться к капитанской рубке, там должен быть второй Илья или какой-нибудь дежурный – кто-то же следит за важнейшими агрегатами станции? Тем более во время сложнейшей операции по проникновению в логово противника. В глазах у меня то плыло, то вспыхивало, то штробило, негромкие шумы притихшей станции отзывались в голове болезненными щелчками и стуками. Наконец я увидел рубку, дверь была приоткрыта, из щели лился плотный оранжевый свет. Я аккуратно вошел, осмотрелся, внутри не было ни души. Не понимая, что делать дальше, я сел в высокое кресло перед пультом управления – он светился распахнутой от стены до стены панорамой, усеянной бесконечным множеством кнопок, датчиков, экранов, я коснулся пальцем поверхности, и она вздрогнула как живая.
